Аркадий Аверченко, человек, смешивший всю Россию, в общении тоже считался человеком легкого и веселого характера, неунывающим жизнелюбом - что редко бывает у юмористов. И это удивительно — ведь ему пришлось пережить на своем веку немало трагического…
Купеческий сын
Аркадий Аверченко родился 15 (27) марта 1881 года в Севастополе. Как он написал в шуточной автобиографии: «Еще за пятнадцать минут до рождения я не знал, что появлюсь на белый свет. Это само по себе пустячное указание я делаю лишь потому, что желаю опередить на четверть часа всех других замечательных людей, жизнь которых с утомительным однообразием описывалась непременно с момента рождения».
Отец его считался купцом и был «по горло занят хлопотами и планами, каким бы образом поскорее разориться? Это было мечтой его жизни, и нужно отдать ему полную справедливость — добрый старик достиг своих стремлений самым безукоризненным образом. Он это сделал при соучастии целой плеяды воров, которые обворовывали его магазин, покупателей, которые брали исключительно и планомерно в долг, и пожаров, испепелявших те из отцовских товаров, которые не были растащены ворами и покупателями».
Так, смеясь, Аверченко описывает семейную трагедию — отец действительно разорился, и многочисленная семья осталась практически без средств к существованию.
Пятнадцатилетнему Аркадию пришлось думать об устройстве на работу. Ему пришлось труднее всех — у мальчика было очень слабое здоровье, плохое зрение, и даже образование он получал дома, не посещая школу из-за болезней (впрочем, в автобиографии Аверченко умудрился весело рассказать даже о своих болезнях).
Мальчик устроился писцом в контору, где и прослужил целый год. Потом он очутился в конторе каменноугольных рудников, расположенных в глухой украинской степи. Это было очень мрачное место, где от безысходности спивались и умирали люди…
Даже оптимист Аверченко, описывая эту часть свои жизни, не может скрыть своей грусти: «Это место было наименее для меня подходящим, и потому, вероятно, я и очутился там по совету своего опытного в житейских передрягах отца... Это был самый грязный и глухой рудник в свете. Между осенью и другими временами года разница заключалась лишь в том, что осенью грязь была там выше колен, а в другое время — ниже».
«Развлечения» на рудниках были самые свирепые. «Проламывали друг другу головы, уничтожали начисто носы и уши, а один смельчак даже взялся однажды на заманчивое пари (без сомнения — бутылка водки) съесть динамитный патрон. Проделав это, он в течение двух-трех дней, несмотря на сильную рвоту, пользовался самым бережливым и заботливым вниманием со стороны товарищей, которые все боялись, что он взорвется. По миновании же этого странного карантина — был он жестоко избит».
Целых три года провел Аверченко в этом страшном месте, а в 1900 году контору рудников перевели в Харьков.
Главное в рассказе
Еще три года Аркадий провел на нудной и неинтересной работе. «Работал я в конторе преотвратительно и до сих пор недоумеваю: за что держали меня там шесть лет, ленивого, смотревшего на работу с отвращением и по каждому поводу вступавшего не только с бухгалтером, но и с директором в длинные, ожесточенные споры и полемику».
И сам же исчерпывающе ответил на свой вопрос: «Вероятно, потому, что был я превеселым, радостно глядящим на широкий Божий мир человеком, с готовностью откладывавшим работу для смеха, шуток и ряда замысловатых анекдотов, что освежало окружающих, погрязших в работе, скучных счетах и дрязгах».
В начале 1900-х годов Аверченко, очень начитанный молодой человек, почувствовал тягу к писанию рассказов и к, счастью для его будущих поклонников, не задушил ее в себе. Он сразу же нашел свой жанр и манеру изложения.
Его первый рассказ «Как мне пришлось застраховать жизнь» сразу же был напечатан. «Литературная моя деятельность была, как мне казалось, сплошным триумфом. Во-первых, я написал рассказ... Во-вторых, я отнес его в "Южньй край". И, в-третьих (до сих пор я того мнения, что в рассказе это самое главное), в-третьих, он был напечатан!»
Аверченко начал свою литературную деятельность, попал в газетно-журнальные круги. В 1906 году он стал редактором сатирического журнала «Штык», где занимался всем на свете — писал статьи, самостоятельно заполнял рубрику «Смесь», корректировал, рисовал иллюстрации. Журнал, однако, за свою остроту был закрыт по цензурным соображениям. Та же участь постигла и следующий журнал Аверченко — «Меч».
«Сатирикон»
В 1907 году Аверченко решил перебраться в столицу — только там честолюбивые провинциалы могли добиться всероссийской славы. В Петербурге он первым делом направился в редакцию журнала «Стрекоза», когда-то гремевшего по всей стране (именно здесь начинал свою литературную деятельность Чехов), но безжизненно захиревшего…
Аверченко активно взялся за работу, и вскоре «Стрекоза» превратилась в «Сатирикон» — журнал, название которого стало синонимом всего самого смешного и веселого.
Знаменитый писатель Александр Куприн позже говорил: «Сатирикон» сразу нашел себя: свое русло, свой тон, свою марку. Читатели же — чуткая середина — необыкновенно быстро открыли его».
Тиражи «Сатирикона» росли с невиданной скоростью, и выхода каждого нового номера с огромным нетерпением ждали не только в Петербурге, но и по всей стране. Читатель находил в нем все самое лучшее, что могла дать необычайно богатая на таланты российская литература начала XX века.
Благодаря веселому нраву главного редактора и умению заинтересовать людей, все знаменитые писатели и художники начали сотрудничать с журналом. В «Сатириконе» печатались Петр Потемкин, Саша Черный, Осип Дымов, Аркадий Бухов, Леонид Андреев, Самуил Маршак, Александр Куприн, Алексей Толстой, Надежда Тэффи, Владимир Маяковский и еще многие-многие другие. Иллюстрировали издание художники Яковлев, Радаков, Юнгер, Бенуа и Ре-Ми.
Конечно, сам Аверченко тоже регулярно писал в «Сатирикон», и любой его рассказ отличался искрящимся юмором, чрезвычайной остротой и злободневностью. Вскоре он уже мог собирать их воедино и издавать сборники, которые раскупались по стране моментально.
Огромным успехом пользовалась и «Всемирная история, пересказанная «Сатириконом». Сатириконовцы «переписали» все мировые события на свой лад, и читатели держались за бока, знакомясь с такими пассажами: «Первую победу Петр одержал над турками. Это в одинаковой степени изумило и победителей и побежденных. - Неужели мы побиты?! - удивлялись турки. - Не может быть! Это судебная ошибка! Побиты, побиты! - показывали все народы Европы и Азии. - Сами видели, как вы бежали. Турки продолжали допрашивать свидетелей: - Может быть, мы бежали позади, а русские впереди? Но народы стояли твердо на своем и показывали: - Нет, вы бежали впереди, а русские бежали сзади и лупили вас в спины. Посмотрите, там еще, вероятно, синяки сохранились».
Перелетные птицы
Жизнь Аверченко была удавшейся во всех смыслах — всероссийская слава, любимое дело, отличные друзья. Он любил жизнь, красивых женщин, хорошие рестораны, вращался в самых передовых кругах. Правда, он мечтал о другой России — обновленной, без униженных и оскорбленных.
Февральскую революцию он воспринял как долгожданное избавление от всех язв старой России. Но вскоре произошел октябрьский переворот. С властью большевиков Аверченко не смог смириться до конца дней. Всеми правдами и неправдами он выбрался из советской России. Начались долгие скитания по миру. Сначала Турция, затем Германия, Польша, Прага… Впечатления эмигранта, подхваченного ветром кровавых перемен, нашли свое отражение в его многочисленных рассказах, написанных за границей.
Самой сильной книгой Аверченко того периода считается «Двенадцать ножей в спину революции». Здесь писатель с такой болью говорил о потерянной России и так едко издевался над новой властью, что его имя было под запретом в СССР вплоть до конца перестройки. А многие слова из нее оказались пророческими…
В рассказе «Чертово колесо» есть такой образ. В дореволюционных «Луна-парках» существовал аттракцион «Веселая кухня». Любой человек мог кинуть деревянный шар в стеллаж, на котором стояли тарелки, чашки или стаканы…
Вот что пишет Аверченко: «Приглядываюсь я к русской революции, приглядываюсь и даже жутко от целого ряда поразительно точных аналогий... Все новое, революционное строительство жизни, все разрушение старого — ведь это же «Веселая кухня»! Вот тебе на полках расставлен старый суд, старые финансы, церковь, искусство, пресса, театр, народное просвещение…
И вот подходит к барьеру дурак, выбирает из корзины в левую руку побольше деревянных шаров, берет в правую один шар, вот размахнулся –Вдребезги правосудие. В кусочки финансы. Бац! – и уже нет искусства, и только остается на месте какой-то жалкий покосившийся пролеткультовский огрызок.
А дурак уже разгорячился, уже пришел в азарт и вот летит с полки разбитая церковь, трещит народное просвещение, гудит и стонет торговля. Любо дураку, а кругом собрались, столпились посторонние зрители — французы, англичане, немцы — и посмеиваются над веселым дураком, а немец еще и подзуживает: – Ай, ловкий! Ну, и голова же! А ну, шваркни еще по университету. А долбани-ка в промышленность! Горяч русский дурак — ох, как горяч...
Что толку с того, что, потом, когда очухается он от веселого азарта, долго и тупо будет плакать свинцовыми слезами и над разбитой церковью, и над сокрушенными вдребезги финансами, и над мертвой уже наукой».
Эти слова были написаны почти 90 лет назад, но так и не потеряли своей актуальности… На чужбине Аверченко прожил недолго. Скончался он 12 марта 1925 года в Праге, где и был похоронен на Ольшанском кладбище…
- 11406 просмотров